Но вообще, иметь такого врага, как Америка — и почетно, и надежный очень враг, очень верный, и никогда не нападет. Мы же это знаем. Я думаю, они так же думают о нас. Поэтому это очень удачное сочетание.
Я и так удивлялся, как долго мы пытались мирно сосуществовать последние лет пятнадцать. Ну все вот эти ценности — ну не принимают наши люди, ну не принимают. Мы сличаем нашу страну, нашу жизнь, так скажем, со свободой, вот накладываем друг на друга — торчит. Обрубаем. Сличаем с демократией, накладываем друг на друга — торчит. Обрубаем. Свободу слова — торчит, обрубаем. В результате…
Потому что мы не хотим, мы не можем жить другой жизнью, они нас куда-то не принимают, мы даже не знаем, куда они нас не принимают! Мы же их никуда — не то, что не зовем, нам некуда их принимать, нечем отплатить. Куда мы их можем не принять?
Мы обижаемся, конечно, обижаемся.
А что дает наличие такого врага у ворот — сплочение. Потом «правовое поле», как у нас любят говорить — сужение его до размеров военно-полевого суда. Лаконично, коротко.
Потом — наука, которая долго и безуспешно работает над продолжением жизни, лекарствами — не удается. А над прекращением жизни — получается…
